Что белеет средь зеленой чащи?
Снег ли это, лебедей ли стая?
Был бы снег там, он давно бы стаял,
Лебеди бы в небо улетели;
Нет, не снег там, не лебяжья стая:
Хасан-ага там лежит в палатке.
Там страдает он от ран жестоких;
Навещают мать его с сестрою,
А любимой стыдно показалось.
Затянулись раны и закрылись,
И тогда он передал любимой:
"В белом доме ждать меня не нужно,
Ты в семье моей не оставайся!".
Услыхала люба речь такую,
Горьких мыслей отогнать не может.
Топот конский слышен возле дома;
Побежала женщина на башню
И прильнула там она к окошку;
Вслед за нею бросились две дочки:
Что ты, наша матушка родная,
Не отец наш на коне приехал,
А приехал дядя Пинторович".
Воротилась женщина на землю,
Крепко брата обняла и плачет:
"Ой, мой братец, срамота какая!
Прогоняют от пяти малюток!"
Бег спокоен, не сказал ни слова,
Лишь в кармане шелковом пошарил
И дает ей запись о разводе,
Чтобы все свое взяла с собою,
Чтоб немедля к матери вернулась.
Прочитала женщина посланье,
Двух сыночков в лоб поцеловала,
А двух дочек в розовые щеки.
Но с меньшим сынком, что в колыбельке,
Слишком трудно было расставаться,
За руки ее взял брат суровый,
И едва лишь оттащил от сына,
Посадил он на коня сестрицу
И поехал в белое подворье.
Долго дома жить не удалось ей,
Лишь неделю пробыла спокойно.
Род хороший, женщина красива,
А такую сразу надо сватать.
Всех упорней был имоский кадий.
Просит брата женщина, тоскует:
"Милый братец, пожалей сестрицу,
Новой свадьбы мне совсем не надо,
Чтобы сердце с горя не разбилось
От разлуки с детками моими".
Бег спокоен, ничему не внемлет,
Принимает кадиевых сватов.
Просит брата женщина вторично,
Чтоб послал он белое посланье,
Написал бы просьбу от невесты:
"Поздравленье шлет тебе невеста,
Только просьбу выполни такую:
Как поедешь к ней ты на подворье
С господами сватами своими,
Привези ей длинную накидку,
Чтоб она свои закрыла очи,
Не видала бедных сиротинок".
Кадий принял белое посланье,
Собирает он нарядных сватов,
Едет с ними за своей невестой.
Сваты ладно встретили невесту
И счастливо возвращались с нею,
Проезжали мимо башни аги,
Увидала девочек в оконце,
А два сына вышли им навстречу
И сказали матери с поклоном:
"Дорогая матушка, зайди к нам,
Вместе с нами нынче пообедай".
Услыхала Хасанагиница,
Обратилась к старшему из сватов:
"Старший сват, прошу я, ради бога,
Возле дома сделай остановку,
Чтоб могла я одарить сироток".
Кони стали у подворья аги,
Матушка одаривает деток:
Двум сыночкам - с золотом кинжалы,
Милым дочкам - дорогие сукна,
А дитяте малому послала
Одеяльце - колыбель закутать.
Это видит храбный Хасан-ага,
И зовет он сыновей обратно:
"Возвратитесь, милые сиротки!
Злая мать не сжалится над вами,
Сердце у нее подобно камню".
Услыхала Хасанагиница,
Белой грудью на землю упала
И рассталась со своей душою
От печали по свим сиротам.
Пир у князя Лазаря
Славу славит Лазарь, князь могучий,
В граде сербском, Крушевце цветущем.
Вся господа за столы садится,
Вся господа вместе с сыновьями.
Справа посадили Юг-Богдана,
Рядом девять Юговичей юных.
Слева Вука Бранковича место,
Всю господу садят по порядку:
Против князя - воевода Милош,
Рядом с ним двух равных посадили,
Одного - Касанчича Ивана,
И Милана Топлицу другого.
Князь литую чашу поднимает,
Говорит своей господе сербской:
"За кого мне выпить чашу эту?
Если пить по старшинства сединам,
Выпил бы вино за Юг-Богдана,
Если пить по благородству крови,
Выпил бы за Бранковича Вука,
Если пить по дружеской приязни,
За девятерых бы выпил шурьев,
Девять сыновей Богдана Юга,
Если пить по красоте обличья,
За Косанчича бы чашу выпил,
Если пить по высоте и росту,
Выпил бы за Топлицу Милана,
Если пить по храбрости безмерной,
Выпил бы вино за воеводу,
И сегодня за твое здоровье,
Милош Обилич, хочу я выпить:
Будь здоров и верный и неверный!
Прежде верный, а потом неверный!
Утром мне на Косове изменишь,
Убежишь к турецкому султану.
Будь здоров и за здоровье выпей,
Пей вино из чаши золоченой".
Встал поспешно легконогий Милош,
До землицы черной поклонился:
"Я тебя благодарю, властитель,
Славный князь, за здравицу спасибо,
За нее и за твое даренье,
Но совсем не за слова такие.
Не был я предателем-злодеем,
Не был им и никогда не буду.
По утру на Косовом на поле
Я погибну за христову веру.
Враг сидит у твоего колена,
Пьет вино, своей полой прикрывшись,
Бранкович - предатель тот проклятый!
Завтра будет Видов день прекрасный,
Мы на Косовом увидим поле,
Кто предатель и кто верен князю.
И клянусь владыкою всевышним,
Поутру на Косово я выйду,
Заколю турецкого султана,
Придавлю ему ногою горло.
Если мне помогут бог и счастье,
В Крушевац вернусь я невредимым,
Я поймаю Бранковича Вука,
Привяжу его к копью покрепче,
(Так купель привязывают к прялке),
Потащу его на поле битвы".
Молодая Милошевка и мать Юговичей
Милошевка юная сидела
В горнице прохладной и вязала.
Два прохожих встали у оконца,
Помощи ей божьей пожелали:
"Милошевка, бог тебе на помощь,
Для кого ты там рубашку вяжешь?
Вяжешь ли ее родному брату,
Своему ли вяжешь господину,
Милому ль рубашку вяжешь сыну?
Милошевка им в ответ сказала:
"Бог спаси вас, путники, за ласку,
Что спросили, для кого вязанье.
Я вяжу рубашку не для мужа,
Я вяжу рубашку не для сына,
Я вяжу ее родному брату".
Путники ей тихо отвечали:
"Милошевка, не вяжи вязанья,
Брось рубашку: ни один из близких
Твоего вязанья не износит,
Выйди вон из горницы скорее,
Белый двор свой осмотри немедля,
Там найдешь ты головы любимых:
В первой - своего узнаешь мужа,
Во второй - единственного сына,
В третьей - брата своего родного".
Милошевка на ноги вскочила,
Бросила она свое вязанье,
Выбежала, бедная, из дома.
Но когда на двор она ступила,
Во дворе ей крови по колено,
И в крови той - головы любимых:
Первая - возлюбленного мужа,
А вторая - дорогого сына,
Третья голова - родного брата.
Замерла младая Милошевка
И не знает, как ей быть, что делать.
И от горя тут и от печали
Белые свои отсекла руки
И хотела оба ока вынуть.
Тут случилась древняя старушка,
Юг-Богдана милая вдовица,
И сказала Милошевке юной:
"Как ты, Милошевка, неразумна,
Для чего ты руки отрубила?
Большее перенесла я горе,
Юг-Богдан мой, господин любимый,
Девять милых сыновей имела,
Юговичей девять я растила.
Время всем пришло в поход собраться;
У кого есть сын - его сбирает,
Кто бездетен - сам идет в отряды.
Господина старого Богдана,
И девятерых сынов любимых,
Юговичей милых снарядила.
В Косово пошли они на битву,
И немного времени минуло,
С поля Косова пришло посланье:
Старый муж мой пал в кровавой сече,
Девять милых сыновей погибли,
Девять пало Юговичей милых,
И осталось девять снох на свете,
И у каждой-то снохи по внуку.
Как минула первая неделя,
Я взяла с собой вина две чаши,
Повела я девять снох с собою,
И на Косово пошли мы поле,
Сыновей искать моих любимых.
Как на Косово пришла я поле,
Не нашла я там сыночков милых,
А нашла могил там черных девять,
У могил тех копья в землю вбиты,
И привязаны у копий кони,
Ни овса не надо им, ни сена,
От могилы я иду к могиле,
Лью вино на них, а их целую".
Смерть матери Юговичей
Правый боже, чудо совершилось!
Как на Косово сходилось войско,
Было в войске Юговичей девять
И отец их, Юг-Богдан, десятый.
Юговичей мать взывает к богу,
Просит дать орлиные зеницы
И широкие лебяжьи крылья,
Чтоб взлететь над Косовым ей полем
И увидеть Юговичей девять
И десятого Богдана Юга.
То, о чем молила, получила:
Дал ей бог орлиные зеницы,
И широкие лебяжьи крылья.
Вот летит она над полем ровным,
Видит девять Юговичей мертвых
И десятого Богдана Юга.
В головах у мертвых девять копий,
Девять соколов сидять на копьях,
Тут же девять скакунов ретивых,
Рядом с ними девять львов свирепых.
Огласилось поле львиным рыком,
Встал над полем клекот соколиный,
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Увела она коней ретивых,
Рядом с ними девять львов свирепых,
Девять соколов взяла с собою
И вернулась в дом свой белостенный.
Снохи издали ее узнали
И с поклоном старую встречали.
К небу вдовьи понеслись рыданья,
Огласили воздух причитанья,
Вслед за ними застонали кони,
Девять львов свирепых зарычали,
И раздался клекот соколиный.
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Наступила ночь, и ровно в полночь
Застонал гривастый конь Дамяна.
Мать жену Дамянову спросила:
"Ты скажи, сноха, жена Дамяна,
Что там стонет конь Дамяна верный,
Может быть он захотел пшеницы
Иль воды студеной от Звечана?"
И жена Дамяна отвечает:
"Нет, свекровь моя и мать Дамяна,
Конь не хочет ни пшеницы белой,
Ни воды студеной от Звечана,
Был Дамяном этот конь приучен
До полуночи овсом кормиться,
Ровно в полночь в дальний путь пускаться.
Конь скорбит о смерти господина,
Без которого домой вернулся".
Сердце матери железным стало,
Не вопила мать и не рыдала.
Лишь лучами утро озарилось,
Прилетели два зловещих врана.
Кровью лоснятся вороньи крылья,
Клювы пеной белою покрыты,
В клювах воронов - рука юнака,
На руке колечко золотое.
Вот рука у матери в объятьях,
Юговичей мать схватила руку,
Повертела, зорко осмотрела
И жене Дамяновой сказала:
"Отвечай, сноха, жена Дамяна,
Не видала ль ты такую руку?"
Отвечает ей жена Дамяна:
"Мать Дамяна и свекровь, ты видишь
Руку сына своего Дамяна,
Я узнала перстень обручальный,
То кольцо, что при венчанье было".
Мать Дамянова схватила руку,
Осмотрела зорко, повертела
И, к руке приникнув, прошептала:
"Молодая яблонька родная,
Где росла ты, где тебя сорвали?
Ты росла в объятьях материнских,
Сорвана на Косове равнинном".
Мать печально головой поникла,
И от горя разорвалось сердце,
От печали по сынам родимым
И по старому Богдану Югу.
Омер и Мейрима
По соседству двое подрастали,
Годовалыми они сдружились,
Мальчик Омер, девочка Мейрима.
Было время Омеру жениться,
А Мейриме собираться замуж,
Но сказала сыну мать родная:
"Ах, мой Омер, матери кормилец!
Отыскала я тебе невесту,
Словно злато, Атлагича Фата".
Юный Омер матери ответил:
"Не хочу к ней свататься, родная,
Верность слову не хочу нарушить".
Отвечает мать ему на это:
"О мой Омер, матери кормилец,
О мой Омер, голубь белокрылый,
О мой Омер, есть тебе невеста -
Словно злато Атлагича Фата.
Птицей в клетке выросла девица,
Знать не знает, как растет пшеница,
Знать не знает, где деревьев корни,
Знать не знает, в чем мужская сила".
Юный Омер матери ответил:
"Не хочу я, машутка, жениться!
Крепкой клятвой я Мейриме клялся,
Будет верность слову крепче камня".
И ушел он в горницу под крышу,
Чтоб прекрасным сном себя утешить.
Собрала мать всех нарядных сватов,
Собрала их тысячу, не меньше,
И пустилась с ними за невестой.
Лишь Атлагича достигла дома,
Тотчас же их Фата увидала
И навстречу им из дома вышла,
Жениховой матери сказала,
С уваженьем ей целуя руку:
"О, скажи мне, мудрая старушка,
Что за полдень, коль не видно солнца,
Что за полночь, коль не виден месяц,
Что за сваты, коль не прибыл с ними
Юный Омер, мой жених прекрасный?"
А старуха отвечает Фате:
"Золото Атлагича, послушай!
Ты слыхала ль о лесах зеленых
О живущей в чащах горной виле,
Что стреляет молодых красавцев?
За родного сына я боялась,
И его я дома задержала".
От зари до самого полудня
Там на славу сваты пировали,
А потом отправились обратно,
Взяли Фату Атлагича злато.
А подъехав к дому, у порога
Спешились вернувшиеся сваты,
Лишь невеста на коне осталась.
Говорит ей ласково старуха:
"Слезь на землю, доченька родная".
Отвечает золото-невеста:
"Не сойду я, мать моя, ей-богу,
Если Омер сам меня не примет
И на землю черную не снимет".
К Омеру старуха побежала,
Будит сына своего родного:
"Милый Омер, вниз сойди скорее
И прими там на руки невесту".
Юный Омер матери ответил:
"Не хочу я, матушка, жениться!
Крепкой клятвой я Мериме клялся,
Будет верность слову крепче камня".
Сокрушенно сыну мать сказала:
"Ах, мой Омер, матери кормилец,
Если слушать мать свою не хочешь,
Прокляну я молоко из груди!"
Жалко стало Омеру старуху,
На ноги он встал и вниз спустился,
Золото он взял с седла руками,
Нежно принял и поставил наземь.
Полный ужин сваты получили,
Повенчали жениха с невестой
И свели их в горницу пустую.
На подушках растянулась Фата,
Омер в угол на сундук уселся,
Сам снимает он с себя одежду,
Сам на стену вешает оружье.
Застонало Атлагича злато,
Проклинает сватовство старухи:
"Старая, пусть бог тебя накажет:
С нелюбимым милое сдружила,
Разлучила милое с любимым!"
Отвечает юный парень Омер:
"Ты полушай, золото невеста!
До рассвета помолчи, не дольше,
Пусть напьются до упаду сваты,
Пусть сестрицы водят хороводы!
Дай чернила и кусок бумаги,
Напишу я белое посланье".
Написал он белое посланье,
И сказал он золоту-невесте:
"Завтра утром, чтоб остаться правой,
Ты старухе дай мое посланье".
Лишь наутро утро засияло,
Новобрачных мать будить явилась,
Постучала в дверь опочивальни.
Плачет, кличет золото-невеста,
Проклинает замыслы старухи,
Но старуха удивленно молвит:
"О мой Омер, матери кормилец,
Что ты сделал? Быть тебе безродным!"
Дверь открыла и остолбенела,
Недвижимым видит тело сына.
Люто воет в горести старуха,
Проклинает золото-невесту:
"Что ты с милым сыном натворила?
Как сгубила? Быть тебе безродной!"
Отвечает золото-невеста:
"Проклинаешь ты меня напрасно!
Он оставил белое посланье,
Чтоб ты знала правоту невесты!"
Мать читает белое посланье.
Горько слезы льет она, читая,
Ей посланье так проговорило:
"Облачите в тонкую рубаху,
Что Мейрима в знак любви дала мне!
Повяжите шелковый платочек,
Что Мейрима в знак любви связала!
Положите на меня бессмертник,
Украшала им меня Мейрима.
Соберите парней неженатых,
Соберите девок незамужних,
Чтобы парни гроб несли к могиле,
Чтобы девки громко причитали.
Через город пронесите тело,
Мимо дома белого Мейримы.
Пусть целует мертвого Мейрима,
Ведь любить ей не пришлось живого".
А как мимо тело проносили,
Вышивала девушка Мейрима,
У окна открытого сидела.
Вдруг две розы на нее упали,
А иголка выпала из пяльцев.
К ней меньшая подошла сестрица.
Говорит ей девушка Мейрима:
"Бог помилуй, милая сестрица!
Дал бы бог нам, чтоб не стало худо.
Мне на пяльцы две упали розы,
А иголка выпала из пяльцев".
Тихо отвечает ей сестрица:
"Дорогая, пусть господь поможет,
Чтобы вечно не было худого,
Нынче ночью твой жених женился;
Он другую любит, клятв не помнит".
Застонала девушка Мейрима
И хрустальную иглу сломала,
Золотые нити свились в узел.
Быстро встала на ноги Мейрима,
Побежала, бедная, к воротам,
Из ворот на улицу взглянула,
Омера несут там на носилках,
Мимо дома гроб несли неспешно,
Попросила девушка Мейрима:
"Ради бога, други молодые,
Плакальщицы, юные девицы,
Опустите мертвого на землю,
Обниму его и поцелую,
Ведь любить мне не пришлось живого!"
Согласились парни молодые,
Опустили мертвого на землю.
Только трижды крикнула Мейрима
И из тела душу отпустила.
А пока ему могилу рыли,
Гроб Мейриме тут же сколотили,
Их в одной могиле схоронили,
Яблоко им положили в руки.
Лишь немного времени минуло,
Поднялся высоким дубом Омер,
Тоненькою сосенкой - Мейрима.
Сосенка обвила дуб высокий,
Как бессмертник шелковая нитка.
Источники:
http://ahmatova.ouc.ru/perevodi-iz-ugoslavskoj-poezii.html
