Лишь ныне, в рабстве, вижу,
Насколько была твоею.
Во мне красоты твоей доля
И твоего уродства.
Ветка я на осине,
Это я вижу ныне,
Когда многие тебя позорят.
Лишь ныне, когда уроды
Плюют в лицо тебе с бранью,
Когда лучшие гибнут в эту годину,
Когда от тяжести гнутся
Гор твоих крестьянские спины,
Когда нет памятника, нет камня,
Не подвергшихся поруганью,
Лишь ныне вижу, как ты прекрасна
И как близка мне.
Дни, потерянные навеки,
Позором меня заклеймили,
Дни, когда о тебе забывала,
Погрязая в мелких заботах,
Как какая-то чужестранка.
Нынче вижу - я виновата,
Что врага к тебе допустила,
Одним из убийц твоих стала.
Пер. М.Павловой
Я не стыжусь,
Что, по вашим словам,
Я варвар с Балкан,
Края грязи и бури.
Что же, послушайте
О неведомой вам
Нашей особой культуре.
Вы и родным сыновьям далеки,
Вы за свой стол не посадите
Каждого-всякого,
Вы все поверяете испытующим взглядом;
Вы даже можете выпить,
Не угостив стоящего рядом.
А мы живем по обычаям грубым и старым:
Не откажем в ночлеге и незнакомым,
Поцелуемся даже с незваным,
Ради гостя готовы хоть в бой.
Каждый из нас целое племя
Друзей и родичей ведет за собой.
У вас действительно
Миллионы распятий,
У каждого свое
И сверх того - на дорогах в поле, в школу, в тюрьму;
А у нас верующие
Носят бога в сердце
И тихо, словно во сне, молятся ему.
У вас впрямь для всякого случая
Мотор и машина,
Вы все рассчитали и все измерили,
Изобретения ваши - на удивление;
А у нас до сих пор старинные орудия,
Но зато все натуральное, как глина,
И здоровое:
И смерть, и жизнь, и рождение.
У вас целые своды
Правил и наставлений о свободе,
Что желает, то и болтает
Всякий и обо всем;
А мы по неписанным законам,
Подражая в порядках природе,
Живем свободные,
Схожие с ветром, водой и огнем.
...Наш народ и жжет, и режет,
когда он в гневе и боли,
Но мы никогда не считали,
Что вся земля наше поле;
Мы вынести не способны,
Чтоб из-за нас страдали
И племена из джунглей;
Пусть нас числом немного -
У нас душа большая.
Пер. Б.Слуцкого
Сербия в сумерках ранних всплывает мягко и нешумливо -
Будто раны бинтует наши.
Кто бы подумал, что сердцем, каждой окровавленной нивой
Бунты она вынашивает?
Сербия высоты чуть страшится, но поднимается все же
Под облака мутно-розовые
И дрожит в серебряной мгле, становясь похожей
На трепетные кроны березовые.
Сербия вспенивает над мглой сияющей вершины горные
Сиреневым цветом.
Кто бы подумал, что тяжелые, черные
Хмурятся нивы в сиянии этом?
Сербия наполняется, как старый лес, мерцаньем странным
в часы вечерние:
Будто за каждым склоном туманным
Свой месяц восходит, источая свечение.
Сербия кроткая плавно парит, до краев полна
Целительной мглою млечной.
Кто бы подумал, что эта страна
Способна к борьбе, непрестанной, вечной!
Пер. В.Корчагина
Верую
Моя земля погибнуть не может.
Из погибели на свободу
свобода всегда родится,
как из сухого зерна
стебель восходит мощный
и как в прошлогоднем гнезде
всегда поселяется птица.
Моя земля научена боли.
Страдалицу бесы насилья
от века кромсали на части,
но все одолела напасти
и снова свои на воле
расправила крылья.
Наша земля исчезнуть не может.
Всегда о братстве мечтала,
делилась последним куском,
себя изнуряла,
всем и все она отдавала,
всех во имя братства прощала,
прощала.
Моя земля погибнуть не может.
Она из породы пророчиц.
Матерям
Мертвые матери голосят из могил:
вы, что дождались дней свободы,
рожайте детей, рожайте!
Пусть плодятся как рыбы в воды.
Да не узрите дней,
когда сыновей ваших кинут в ямы
и расстрелянных дочерей.
Рожайте детей, рожайте.
Благодать да пребудет с вами
там, где смерти железный свистал суховей.
Наша земля пусть росою детей
засверкает, как небо звездами.
Да резвятся они среди гор и полей,
бессчетны, как праотцев наших стада.
Пусть их будет полна палата.
И с лугов динарских пусть они скачут сюда,
как весной ягнята.
Беременная из-под земли кричит:
рожайте детей, рожайте!
Не бойтесь крови и корч,
как вспашки не боится праздная глина.
Рожайте. Каждая хоть одного
вместо моего
убитого сына.
Мертвые матери голосят из могил:
о, если бы вместо нас вы могли,
как трава в урожайное лето,
вынянчить два цвета;
как из одного зерна
сотню земля породить вольна;
исцелите ж ее раны,
дети пусть выбегут к свету,
как подрост на полянах горных,
пусть прыснут, как первенцы грядок,
пусть четвертованная земля
позабудет горе.
Рожайте детей, рожайте,
за каждого мертвого призовите
к жизни десять ребяток.
Мне человека жаль
Среди предков моих и крестьян окрестных
предателей не бывало.
По зову правды спешили от века,
куда отчизна позвала;
знаю и я вес
жертвы и идеала;
но как же мне жаль,
жаль мне человека.
Мне человека жаль;
но если свобода
зовет моих братьев вдаль,
чтоб истину заслонили собою,
успокойтесь,
я не скажу никому:
эй, беги с поля боя.
Настанет ли снова час
неволи, грозящей родному краю,
и он на подмогу покличет нас,
предупреждаю,
повода я не дам,
чтоб струсили наши кмети,
но не удивляйтесь, если заплачу,
как жены и матери все на свете.
Тяжко глядеть, как молодая ломится ветвь,
как на невинных зверят
у пещеры идет облава,
как над гнездом разоренным
птицы пищат,
но как же горька мне
сыновей посмертная слава.
Радуюсь я покою пасущихся стад,
дыханию ветра на воле,
пению травного поля,
шелесту теплого млека;
да разве ж добытой свободе
каждый разумный не рад?
но только мне жаль,
жаль мне человека.
* * *
Снится мне - придешь ты
потому что ночью светел сумрак зыбкий,
потому что утром все цветы лучатся,
потому что небо светится от счастья
и блестят, играют на воде улыбки,
потому что почки на ветвях согреты
и раскрылись листья в радостном смятенье,
потому что бредят о любви растенья
и в саду плодовом блещет снег расцвета,
потому что воздух замер в ожиданье
и оделась пышно для тебя природа.
Яблони, туманы, и цветы, и воды
в трепетном томленье ждут с тобой свиданья.
О, приди! Тебя я звать все жарче буду.
Все кругом тобою, лишь тобою бредит,
все тебя улыбкой несравненной встретит,
и мое томленье ты заметишь всюду.
Страх
О, не приближайся. Только издалека
хочется любить мне свет очей твоих.
Счастье в ожиданье дивно и высоко,
если есть намеки, счастье только в них.
О, не приближайся. Есть очарованье
в сладостном томленье страха и мечты.
То, чего ты ищешь, лучше в ожиданье,
лучше то, что знаешь из предчувствий ты.
Нет, не приближайся. И зачем нам это?
Все лишь издалека светит, как звезда,
все лишь издалека радостью согрето,
нет, не сблизим лучше взоры никогда.
Зимним днем
Снег тихо до самого вечера падал,
как яблони цвет.
О, я улетела б с такою отрадой
сквозь дали пространства и лет;
куда-то меж снежными лепестками,
как легкий летит мотылек,
кого-то утешить такими словами,
какие другим невдомек.
И в сумерках снег так же медленно падал,
усталый, густой.
Мне встретить кого-то
такая отрада...
Ни тени в долине пустой!
И ночью весь мир словно в белых тенетах,
снежинки ложатся у ног.
Как больно следить беспрерывный полет их,
когда человек одинок.
Счастье
Я время по часам не отмечаю,
по ходу солнца не считаю срока,
заря встает - когда его встречаю,
и снова ночь, когда он вновь далеко.
И смех не мера счастья. Не хочу я
знать, чье сильней и тягостней томленье.
Есть счастье в грусти: вместе с ним молчу я,
и слышно двух сердец одно биенье.
И мне не жаль ветвей моих весенних,
что будут смыты жизни водопадом.
Пусть молодость уходит легкой тенью:
он, зачарованный, со мною рядом!
Вечер
На горном склоне овцы мирно спят,
они спокойны, как воспоминанье,
а ели в золотистом одеянье,
и облачные стяги их хранят.
Беззвучнее, чем ветер входит в дом,
в меня уже вошли покоя тени,
как книгу, руки бросив на колени,
смотрю на луг, завороженный сном.
О, если б мне воспоминаньем стать,
иль лугом, или тем нагорным стадом
и успокоиться, как тень за садом,
чтоб сердцу молодому не страдать.
Заснуть бы мне, как стаду на горах,
и стать спокойной, как воспоминанье,
пусть будет мирным елей колыханье
и небо в тонких стягах-облаках.
Усталость
Довольно жизни!
Мне знакома, как село родное,
как напев, похожий на стенанье,
эта жизнь. Из глаз ушло сиянье,
взгляд мой светит мертвою луной.
Мне боль знакома,
словно девушке скамейка, где, бывало,
с милым обнималась под березой.
Жизнь моя - полет листвы увялой,
да тоска бессонницы,
да слезы.
Любви не надо.
Знаю черные ее провалы,
боль, печаль и все, что было прежде.
Ни дождю, ни солнцу, ни надежде
я не верю... Я идти устала,
я устала улыбаться.
Довольно жизни.
Жизнь была с пустою миской схожа
пред голодным в нищем одеянье.
Пусть бесстрастно меч рассудит божий
помыслы мои, мои деянья.
Вещи
Вещи долговечнее, чем люди,
и без нас живут они прекрасно;
наши все страданья им известны,
но они, как боги, безучастны.
Равнодушно следуют за нами
вещи, с нами связанные крепко.
Внуку улыбается беспечно
чаша, из которой пили предки.
Серые, из шерсти, рукавицы
мать сама вязала и носила.
Дочь глядит на них в раздумье горьком:
руки те давно взяла могила.
Тех, что с нами за столом сидели,
нет уже на свете наших близких, —
мы же, в горе, в радости, в печали,
продолжаем есть из той же миски.
Мы рождаемся и умираем,
мы уходим, чтоб не возвратиться,
оставляя в холоде предметов
жизни нашей теплые частицы.
Источники:
http://ahmatova.ouc.ru/perevodi-iz-ugoslavskoj-poezii.html
http://www.anti-glob.ru/kpsm/liter/stihi.htm
http://www.moskvam.ru/1999/07_99/sbornick.htm
Комментариев нет:
Отправить комментарий